Магазин на первом этаже для меня источник радости и вдохновения.
Судите сами. Позавчера жена пошла покупать хлеб. На кассе оплатила его и оставила, чтобы сходить за маслом. Возвращается, а хлеба нет. Оказалось, что за это время другой покупатель автоматически положил его в свои покупки и унес. Бывает.
Директор магазина отказался брать деньги второй раз и отдал ей полбуханки хлеба бесплатно. Жена не согласилась с таким решением, и попросила меня отдать деньги утром.
На следующий день я попытался оплатить эти полбуханки, но директор категорически отказывался, обещая, что сам разберется с молодым человеком. И если я увижу у магазина бобик с полицией, то мол, не стоит удивляться.
Я богатым воображением тут же рисую картину: полиция, наручники, протокол, суд. Полгода сизо, следствие, три года колонии, поломанная судьба юноши. Через три года он весь в татуировках и спившийся стоит возле этого магазина и клянчит у меня на опохмелку, рассказывая всем, как проклятый режим посадил его за горбушку хлеба, да что там за горбушку, практически, за колосок. Я описываю эту историю, получаю лавры солженицина, меня номинируют на Пулитцеровскую премию, потом становлюсь рупором либерализма и стою на трибуне со всей этой либеральной сволотой.
Описываю всю эту картину маслом директору и персоналу магазина. Потом отдаю 46 рублей и иду домой с чистой совестью.
Сегодня утром мне возвращают 46 рублей и говорят, что молодой человек обнаружил в покупках чужой хлеб, вернулся и оплатил его стоимость. Честный попался, гаденыш. А ведь мог бы я войти в историю литературы. Но не судьба.
Судите сами. Позавчера жена пошла покупать хлеб. На кассе оплатила его и оставила, чтобы сходить за маслом. Возвращается, а хлеба нет. Оказалось, что за это время другой покупатель автоматически положил его в свои покупки и унес. Бывает.
Директор магазина отказался брать деньги второй раз и отдал ей полбуханки хлеба бесплатно. Жена не согласилась с таким решением, и попросила меня отдать деньги утром.
На следующий день я попытался оплатить эти полбуханки, но директор категорически отказывался, обещая, что сам разберется с молодым человеком. И если я увижу у магазина бобик с полицией, то мол, не стоит удивляться.
Я богатым воображением тут же рисую картину: полиция, наручники, протокол, суд. Полгода сизо, следствие, три года колонии, поломанная судьба юноши. Через три года он весь в татуировках и спившийся стоит возле этого магазина и клянчит у меня на опохмелку, рассказывая всем, как проклятый режим посадил его за горбушку хлеба, да что там за горбушку, практически, за колосок. Я описываю эту историю, получаю лавры солженицина, меня номинируют на Пулитцеровскую премию, потом становлюсь рупором либерализма и стою на трибуне со всей этой либеральной сволотой.
Описываю всю эту картину маслом директору и персоналу магазина. Потом отдаю 46 рублей и иду домой с чистой совестью.
Сегодня утром мне возвращают 46 рублей и говорят, что молодой человек обнаружил в покупках чужой хлеб, вернулся и оплатил его стоимость. Честный попался, гаденыш. А ведь мог бы я войти в историю литературы. Но не судьба.