Ленинград. 2 часа дня. Гастроном. Общая очередь.
В очереди стоят работяги, томящиеся в ожидании опохмелья.
Перед ними – бабушка-«божий одуванчик», вся такая аккуратненькая, интеллигентная.
Бабушка выбирает себе что-нибудь на обед:
– Девушка, а можно посмотреть колбаску? Ой нет, она такая грустненькая… А вот сыр у нас как? Со слезой? Покажите вот тот кусочек, пожалуйста… Ой, вы знаете, он какой-то не свежий. А вот ветчинку, если порезать кусочками, грамм сорок… Ой, и она у вас какая-то зелененькая… А вот что, если…
Тут не выдерживает кто-то из работяг и сипло, в сторону бабушки:
– Бабка, кончай выделываться! Тут рабочий класс ждет!
Старушка поворачивается, поджимает губки и интеллигентным голосом выдает:
– Рабочий класс? Это вы-то рабочий класс?! Да вы ГОВНО, а не рабочий класс! За семьдесят лет ни одной революции!!!
К чему это я?
Да так просто.
Пойду пить водку, что ли…
В очереди стоят работяги, томящиеся в ожидании опохмелья.
Перед ними – бабушка-«божий одуванчик», вся такая аккуратненькая, интеллигентная.
Бабушка выбирает себе что-нибудь на обед:
– Девушка, а можно посмотреть колбаску? Ой нет, она такая грустненькая… А вот сыр у нас как? Со слезой? Покажите вот тот кусочек, пожалуйста… Ой, вы знаете, он какой-то не свежий. А вот ветчинку, если порезать кусочками, грамм сорок… Ой, и она у вас какая-то зелененькая… А вот что, если…
Тут не выдерживает кто-то из работяг и сипло, в сторону бабушки:
– Бабка, кончай выделываться! Тут рабочий класс ждет!
Старушка поворачивается, поджимает губки и интеллигентным голосом выдает:
– Рабочий класс? Это вы-то рабочий класс?! Да вы ГОВНО, а не рабочий класс! За семьдесят лет ни одной революции!!!
К чему это я?
Да так просто.
Пойду пить водку, что ли…